1. Сон и госбанк
Мохрикову в номере гостиницы приснился сон — громаднейший бубновый туз на ножках и с лентами на груди, на которых были написаны отвратительные лозунги: «Кончил дело — гуляй смело!» и «Туберкулезные, не глотайте мокроту!»
— Какая смешная пакость! Тьфу! — молвил Мохриков и очнулся. Бодро оделся, взял портфель и отправился в Госбанк. В Госбанке Мохриков мыкался часа два и вышел из него, имея в портфеле девять тысяч рублей.
Человек, получивший деньги, хотя бы и казенные, чувствует себя совершенно особенным образом. Мохрикову показалось, что он стал выше ростом на Кузнецком мосту.
— Не толкайтесь, гражданин,— сурово и вежливо сказал Мохриков и даже хотел прибавить: — У меня девять тысяч в портфеле,— но потом раздумал.
А на Кузнецком кипело, как в чайнике. Ежесекундно пролетали мягкие машины, в витринах сверкало, переливалось, лоснилось, и сам Мохриков отражался в них на ходу с портфелем то прямо, то кверху ногами.
— Упоительный городишко Москва,— начал размышлять Мохриков,— прямо элегантный город!
Сладостные и преступные мечтания вдруг пузырями закипели в мозгу Мохрикова:
— Вообразите себе, дорогие товарищи… вдруг сгорает Госбанк! Гм… Как сгорает? Очень просто, разве он несгораемый? Приезжают команды, пожарные тушат. Только шиш с маслом — не потушишь, если как следует загорится! И вот вообразите: все сгорело к чертовой матери — бухгалтеры сгорели и ассигновки… И, стало быть, у меня в кармане… Ах, да!.. Ведь аккредитив-то из Ростова-на-Дону? Ах, шут тебя возьми. Ну, ладно, я приезжаю в Ростов-на-Дону, а наш красный директор взял да и помер от разрыва сердца, который аккредитив подписал! И кроме того, опять пожар, и сгорели все исходящие, выходящие, входящие — все, ко псам, сгорело. Хи-хи! Ищи тогда концов. И вот в кармане у меня беспризорных девять тысяч. Хи-хи! Ах, если б знал наш красный директор, о чем мечтает Мохриков, но он не узнает никогда… Что бы я сделал прежде всего?..
2. Она!
…Прежде всего…
Она вынырнула с Петровки. Юбка до колен, клетчатая. Ножки — стройности совершенно неслыханной, в кремовых чулках и лакированных туфельках. На голове сидела шапочка, похожая на цветок колокольчик. Глазки — понятное дело. А рот был малиновый и пылал, как пожар.
«Кончил дело, гуляй смело»,— почему-то вспомнил Мохриков сон и подумал: «Дама что надо. Ах, какой город Москва! Прежде всего, если бы сгорел красный директор… Фу! вот талия…»
— Пардон! — сказал Мохриков.
— Я на улице не знакомлюсь,— сказала она и гордо сверкнула из-под колокольчика.
— Пардон! — молвил ошеломленный Мохриков,— я ничего!..
— Странная манера,— говорила она, колыхая клетчатыми бедрами,— увидеть даму и сейчас же пристать. Вы, вероятно, провинциал?
— Ничего подобного, я из Ростова, сударыня, на Дону. Вы не подумайте, чтобы я был какая-нибудь сволочь. Я — инкассатор.
— Красивая фамилия,— сказала она.
— Пардон,— отозвался Мохриков сладким голосом,— это должность моя такая: инкассатор из Ростова-на-Дону. Фамилия же моя Мохриков, позвольте представиться. Я из литовских дворян. Основная моя фамилия, предки когда-то носили — Мохр. Я даже в гимназии учился.
— На Мопр похоже,— сказала она.
— Помилуйте! Хи-хи!
— А что значит «инкассатор»?
— Ответственная должность, мадам. Деньги получаю в банках по девять, по двенадцать тысяч и даже больше. Тяжело и трудно, но ничего. Облечен доверием…
«Говорил я себе, чтобы штаны в полоску купить. Разве можно в таких штанах с дамой разговаривать на Кузнецком? Срам!»
— Скажите, пожалуйста: деньги? Это интересно!
— Да-с, хи-хи! Что деньги! Деньги — тлен!
— А вы женаты?
— Нет, а вы такие молодые, мадам, и одинокие, как…
— Как что?
— Хи-хи, былинка.
— Ха-ха!
— Хи-хи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Сухаревская-Садовая, № 201… Вы ужасно дерзкий инкассатор!
— Ах, что вы! Мерси. Только в номер заеду переоденусь. У меня в номере костюмов — прямо гибель. Это дорожный, так сказать, не обращайте внимания — рвань. А какая у вас шапочка очаровательная? Это что вышито на ней?
— Карты. Тройка, семерка, туз.
— Ах, какая прелесть. Хи-хи!
— Ха-ха!
3. Преображение
— Побрейте меня,— сказал Мохриков, прижимая к сердцу девять тысяч, в зеркальном зале.
— Слшсс… С волосами что прикажете?
— Того, этого, причешите.
— Ваня, прибор!
Через четверть часа Мохриков, пахнущий ландышем, стоял у прилавка и говорил:
— Покажите мне лакированные полуботинки…
Через полчаса на Петровке в магазине под золотой вывеской «Готовое платье» он говорил:
— А у вас где-нибудь, может быть, есть такая комнатка, этакая какая-нибудь, отдельная, где можно было бы брючки переодеть?..
— Пожалуйста.
Когда Мохриков вышел на Петровку, публика оборачивалась и смотрела на его ноги. Извозчики с козел говорили:
— Пожа, пожа, пожа…
Мохриков отражался в витринах и думал: «Я похож на артиста императорских театров…» |
[1]